Духовный отец в Древней Восточной Церкви - С. И. Смирнов

Но в каком состоянии находилась она в Восточной Церкви с конца IV в. во все продолжение периода Вселенских Соборов (до сер. IX в.) - вопрос также очень трудный и пока не выясненный в канонической науке. Исторические данные относительно тайной исповеди за этот период времени крайне скудны в сравнении хотя бы с теми данными, которые имеются о церковной исповеди доникейской эпохи или о монашеской исповеди с IV по IX в. и которые позволяют изображать довольно полные картины покаянной практики. И здесь возникает ряд вопросов, решаемых совершенно разно нашими отечественными учеными, которые, надо сказать, немало потрудились над их разрешением. Была ли тогда тайная исповедь церковным институтом? Следовало ли непосредственно за ней и ранее перенесения епитимии разрешение от грехов? Обязательна ли была она для всех грехов всех христиан? На какие именно грехи распространялась тайная исповедь — явные и тайные, тяжкие и легкие? Кто был полномочным совершителем ее (обязательно ли совершал ее пресвитер)? Существовала ли обязательность хранения тайны исповеди? Было ли чинопосле- дование исповеди и написаны ли правила покаяния? Соединялась ли с тайной исповедью судебная функция? Являлась ли тайная исповедь необходимым предшествовавшим моментом перед принятием Святых Тайн верующими? Научные решения этих вопросов в нашей литературе распадаются на две противоположные группы, из которых одна приписывает происхождение тайной исповеди как церковного общеобязательного института если не к первым векам, то к периоду Вселенских Соборов, другая относит установление этого церковного института к эпохе после Вселенских Соборов.

Камнем преткновения и яблоком раздора, по крайней мере для наших русских канонистов, служит так называемый Номоканон патр. Иоанна Постника — древнейшее на Востоке руководство для принятая тайной исповеди. Исследователи, признающие его подлинность (покойный А. С. Павлов, А. Алмазов, в прежнее время Н. А. Заозерский), естественно, доказывают существование тайной исповеди как общеобязательного церковного института еще в период Вселенских Соборов. Ученые же, не убежденные в подлинности и особенной древности этого первого руководства тайной исповеди (Н. С. Суворов), естественно, не склонны преувеличивать древность самого института.

Мы не думаем разбираться пока в этих мнениях, так как не считаем это необходимым для нашего вопроса. Присоединяться к той или иной стороне на веру не считаем удобным и полезным для дела. Выработать же свое, всесторонне проверенное и продуманное, убеждение по вопросу о тайной исповеди в эпоху Вселенских Соборов нам не удалось — сознаемся в этом. Создать такое убеждение возможно, только овладев всей огромной древней церковной литературой и еще более огромной ученой литературой об исповеди и покаянии, накопившейся в продолжение ряда столетий. А выходить из предположений для того, чтобы решить другой вопрос, правда тесно связанный с этим, но довольно ясный сам по себе, — таким нам представляется вопрос о совершителе Таинства покаяния, значило бы заключать от неизвестного к известному. Считаем лишь нужным заметить, что новейшие работы по исследованию Номоканона патр. Иоанна Постника, работы двух наших ученых, прежде несогласных в вопросах истории покаяния в Древней Церкви, довольно единодушно указывают время появления Номоканона — IX или X в.[728] Это уполномочивает нас на время не считать Номоканон патр. Иоанна Постника произведением периода Вселенских Соборов и отложить вопрос о нем до следующей части исследования. Далее. Мы считаем доказанным, что обязательности исповеди всех грехов всех христиан как единственного средства прощения грехов после крещения не существовало в это время. Исповедь признавалась лишь одним из ряда других средств прощения грехов[729].

Изучая специально вопрос о духовном отце, который впоследствии стал органом церковного сакраментального покаяния, мы считаем нужным внимательно остановиться теперь на одном только вопросе в истории покаянной дисциплины периода Вселенских Соборов — о совершителе Таинства покаяния. Нам представляется, что этот важный вопрос, пока недостаточно разработанный, может быть решен с большей вероятностью, чем другие вопросы из истории покаяния, а так как здесь он занимает очень видное место, то его решение может содействовать выяснению и других вопросов, с ним связанных.

Сущность вопроса заключается в том, выработан ли был в Церкви периода Вселенских Соборов особый орган частной, или тайной, исповеди — другими словами, какой путь развитая в Церкви названного времени прошел орган покаяния.

Несомненно, с первых веков Церкви встречаются попытки разработать орган тайной исповеди с теоретической стороны и ввести его в церковную жизнь. И любопытно, что в этих ранних попытках уже наметились те два направления, в которых разрабатывался институт духовного отца в течение ряда последующих веков — две его стороны: нравственно–бытовая и каноническая, из которых первую, как мы уже видели, создало исключительно монашество, вторую, как увидим в следующей части работы, строили преимущественно канонисты ХП в.

Совершителя покаяния со стороны его нравственного облика и характера пастырских отношений к падшим и кающимся изображают два учителя Александрийской Церкви: Климент († ок. 215) и Орйген († 254).

В своем сочинеши «Кто из богатых спасется» Климент Александрийский пишет: «Необходимо, чтобы ты, состоя человеком влиятельным и богатым, выбрал себе в учители и руководители какого‑нибудь человека Божия (Δέΐ… έπιστήσασθαι έαυτφ τι να άνθρωπο ν βερυ καθάπερ άλειπτήν κα κυβερνήτη ν). Стыдись хотя кого- либо, бойся хотя кого‑либо. Старайся слушаться хотя кого‑нибудь, кто говорит тебе прямодушно, но вместе строго и спасительно… Бойся гнева такого мужа, а если вздыхает он, печалься. И если утишается его гнев, оставайся при стыде, а если он просит Бога о Ьразумлении тебя, будь внимателен к сему. Он многие ночи, состоя за тебя посредником (πρεσβεύων) пред Богом, может без сна оставаться, проникнутыми верою своими молитвами Отца умилостивляя.. — Просить же за тебя Бога будет он безукоризненно, если ты чтить его будешь, как ангела Божия, и если не ты его будешь опечаливать, а он из‑за тебя печалиться. Таково нелицемерное покаяние»[730]. Как пример воздействия такого руководителя, а вместе и истинного покаяния руководимого Климент рассказывает известную историю с юношей–разбойником, которого возвратил на путь добра ап. Иоанн Богослов. Разбойник умер Богу (Θεφ τέβνηκε) и был врагом Церкви (άντ ττς έκκλησίας). Он был отлучен. Увещевая его к покаянию, апостол предлагает свое заместительство: «Есть еще надежда жизни. Я берусь отвечать за тебя пред Христом, и, если потребуется, я понесу твою смерть, как Господь понес нашу; за твою душу я отдам свою». Увещания подействовали. Разбойник обнял старца и со слезами просил его прощения. «Но свою правую руку прятал он. Иоанн же клятвенно ручался ему, что вымолит ему у Спасителя прощение; пал он на колени, целовал очищенную раскаянием его руку и таким образом возвратил его в Церковь. Здесь же вознося за него чистые молитвы, вводя его с собою в подвиги непрерывного поста и питая его мысль различными трогательными наставлениями, апостол удалился не прежде, как совершенно восстановив юношу в Церкви»[731].

Кого разумеет Климент Александрийский под «учителем и руководителем» (άλειπττ^ и κυβερνήτη^? Признают[732], что разумеет он здесь «истинного гностика», совершенного христианина, богоподобное существо, обладающее истинным ведением и проникающее в глубину богооткровенной истины, высокое в нравственном отношении — обладающее бесстрастием, любовью и благочестием[733]. Обладая же такими достоинствами, истинный гностик не только имеет право, но и обязан учить людей высшей истине и, воспитывая, исправлять их. Спорный вопрос составляет то, разумеет ли Климент под «истинным гностиком», а значит, и под «наставником и руководителем» непременно иерархическое лицо или же нет. Останавливаясь более внимательно только на приведенном месте, где учитель Церкви говорит о «наставнике и руководителе» и о его участии в деде покаяния верующего, нельзя не видеть, что иерархический сан для него вовсе не обязателен. Прежде всего термины, определяющие положение «наставника в руководителе», не имеют такого узкоопределенного значения. «Человек Божий» — этими словами обычно назывались пророки Ветхого Завета, а в аскетической письменности с IVb. — богоносные старцы[734]. Словом άλειπτής обозначали также монастырских старцев[735], т. е. носителей духовного опыта и добровольных ходатаев пред Богом, а вовсе не лиц иерархических. Затем и роль, которую играет «наставник и руководитель» при покаянии христианина, не похожа на роль полномочного сбвершителя таинства. Он является только посредником, ходатаем и заместителем, могущим умолить Господа за грехи верующего, и отдает свою душу за чужой грех, но не полномочным решителем и вязате- лем. Ап. Иоанн, присоединяя разбойника к Церкви, которая его окончательно исключила и считала мертвым, не говорит, что своей апостольской властью он разрешает грешника, — он только высказывает твердую надежду на то, что вымолит ему у Господа прощение. Если предположить, что Климент стоял на древ- нецерковной точке зрения на покаяние, особенно в грехах тяжких, т. е. если допустить, что он считал такого грешника окончательно исключенным из церковного общества, то уж, конечно, успех предстательства й ходатайства за него будет стоять совершенно независимо от наличности иерархического сана посредника и ходатая. Успех этот будет обусловлен лишь близостью и дерзновением к Богу, которые даются только избраннику (по терминологии Климента, истинному гностику), в данном случае апостолу.